Тринадцатая рота - Страница 28

— Битте-дритте! Личный представитель президента, — вскинул он руку к цилиндру.

— Пани Изюма, — откинув ногу и приподняв за кончики подола юбку, представилась Изюмиха. — А это мои крошки доченьки. Нонночка и Эльзочка.

— Откуда у них такие нерусские имена?

— Были русские. Чисто русские — Ниночка и Лизочка. Но мы их поменяли. Так удобнее немецким господам. Ах, доченьки! Да что же вы стоите, как на поминках? Улыбнитесь же господину. Это же такая нам радость! Такой пожаловал гость! Важный, красивый и с Железным крестом. Ах, я только и мечтаю, чтоб мой супруг дослужился до креста.

— Смею вас заверить, мадам, — склонил голову Гуляйбабка, — ваши мечты сбудутся. Служба таких преданных личностей, как ваш муж, почти всегда венчается крестом. Начальник протокольного отдела! — окликнул он.

— Я здесь, ваше сиятельство, — подбежал Чистоквасенко.

— Составьте указ президента о награждении пана Изюмы медалью БЕ второй степени.

— Пупик! Ты слышишь? Тебя награждают, тебе такая почесть!

— Слышу. Слышу. Как же не слыхать? — отозвался пан Изюма, утирая со лба сапожную ваксу. — Да что же ты, дура, стоишь? Веди гостя в дом, распахивай двери.

Изюмиха, вихляя перед гостом крутым задом, увлекла Гуляйбабку по гравиевой дорожке к большому пятистенному дому.

— Прошу вас. Милости просим, пан начальник. Проходите, осчастливьте. Не пожалеете. У нас кто ни был — все остались довольны. Три дня тому гостил сам господин генерал. Ах как он был доволен! Как замечательно отдохнул! Мой супруг потчевал его настойкой, гусем с яблоками, самодельной брагой. А после генерал угощал меня коньяком и очень мило проговорил со мной до рассвета.

— Он что? Знал русский язык?

— О, нет. Что вы! Кроме "О мадам!" и "Будем повторяйт" господин генерал ни одного словечка.

— Какой генерал? Чего ты мелешь? — идя сзади, ворчал пан Изюма. — Сколько раз я тебе говорил, то был фельдфебель, шофер генерала, а ты заладила: "Генерал, генерал…"

— Замолчи! — огрызнулась Изюмиха. — Мне лучше знать, генерал то был или фельдфебель.

Дорожка к дому кончилась, а вместе с ней и разговор о генерале. Пан Изюма кинулся к двери, широко распахнул ее и вновь переломился:

— Честь имею! Милости просим!

— Ах, осчастливьте! — добавила супруга…Принесение «счастья» в дом старшего полицая Изюмы началось с обеденного стола. Высокий гость и его спутники так проголодались, что за каких-нибудь десять — пятнадцать минут опустошили все, что было на столе, и хозяину с хозяйкой пришлось изрядно потрясти запасы чулана, погребка, печи и подполья. Очарованная Гуляйбабкой, пани Изюмиха помимо горячих и холодных закусок торжественно водрузила на стол большой, с решето, пирог, начиненный сливой, а пан Изюма в знак благодарности за медаль, которая теперь висела у него на шее, притащил полный таз гречишного меду.

— Прошу отведать. Свеженький. В сотах.

— О-о! Да у вас, оказывается, есть и пчелы! — воскликнул Гуляйбабка.

— Двадцать ульев. Бывшего колхоза. Кушайте. Ешьте на здоровьице.

— И велика была в колхозе пасека?

— Домиков двести. Но теперь ее нет. Половину для нужд германских войск разорили, а остальные меж собой — полицией поделили.

— Прибрали к рукам, выходит? Разграбили?

— Никак нет. Душа чиста, как зеркальце. Зачем грабить, если можно и так взять. Да вы ешьте, кушайте, пожалуйста. Не гребуйте. Медок хоть и колхозный, но колхозного запаху в нем, смею заверить, ни капельки нет.

— Ну если нет, — взяв ложку, вздохнул Гуляйбабка, — то попробуем. Прошу, господа! Колхозный мед с полицейскими пирогами.

За пирогами и медом разговор пошел живее. Осмелевшие дочери Изюмы, сидящие рядом с Чистоквасенко, без умолку болтали о коротких юбках, которые им наготовила маменька, о ночных пожарах и красивых господах офицерах, бывавших в доме и проезжавших мимо. Пан Изюма, подсев к Цаплину и Трущобину, через каждую минуту любезно извинялся за то, что растерялся при встрече и не поцеловал им ручки. Пани Изюмиха полностью завладела главным гостем. Отгородив его собой от всех других, она сейчас же принялась излагать свою просьбу.

— Как вы находите моих милых крошек, ваше величество? — спросила она, начав издалека.

— Весьма недурные мордашки, — уклончиво ответил Гуляйбабка, — но девушки все ангелы, пока незамужем. Так говорит старинная пословица.

— За других не ручаюсь, но таких, как мои крошки, в России не сыскать, изрекла Изюмиха. — Они олицетворение всего прекрасного и святого. Офицер СС, проведя у нас несколько дней, сказал мне: "Зер гут, матка. Зер гут! Мы имел дел с очень корош фройлен". Вы слышите, пан начальник, как он их оценил!

— Да, да, — кивнул Гуляйбабка, черпая деревянной ложкой мед. — Высокая оценка, что и говорить. Не каждая мать слышит такое. Ваши дочери достойны своей матери.

— Я восхищаюсь ими, пан начальник. Да и как же не восхищаться! К одной из них, младшей, Нонночке уже посватался сам фюрер!

— Какой фюрер, неотесанная чурка ты! — выругался пан Изюма. — Сдалась ты фюреру. Поднять ногу он на нас хотел. Я же сто раз твердил, что это не фюрер, а штандартенфюрер. Ты понимаешь? Штан-дар-тен!

— Подумаешь, разница. Все равно не солдат, а фюрер. А коль на то пошло, то стандартфюрер звучит еще и лучше. Например, жена стандартфюрера! Теща шаблон-фюрера! Каково!

— Лучше не придумать, — выплюнул воск в тарелку Гуляйбабка. — Русская женщина — теща штандартенфюрера! Смогу заверить, мадам, кроме вас, вряд ли кому на Руси приходило в голову подобное.