Штурмбанфюрер на цыпочках пробежал через двор, еще раз выкинул руку часовым у последней калитки и нырнул за угол к своей машине. Переведя дух, он вознес очи к небу:
— Милая бабушка! Если ты опять отвела меня от ямы, ставлю тебе, возвратясь из России, мраморный памятник. Ну а если к тому и сниспошлешь удачу — не пожалею марок и на бронзу.
Водитель — ефрейтор Шульц включил мотор «адлера».
— Куда прикажете, мой штурмбанфюрер?
— На автостраду Луцк — Дубно! — И, плюхнувшись рядом с водителем, про себя воскликнул: — "Вперед, Поппе! Полный вперед! Лавры пли позор! Разгром Гуляйбабки или удар толкушкой по собственной башке!"
Вернувшись от Эриха Коха с пустым портфелем, где прежде сидела уникальная собачка, генерал фон Шпиц пригласил к себе в кабинет Гуляйбабку.
— Наш друг, прошу садиться, — указал на мягкое кресло Шпиц и, когда гость сел, заговорил: — Я пригласил вас, господин Гуляйбабка, в надежде, что за минувшую ночь вы что-то придумали. Я имею в виду мою злосчастную сапожную проблему.
— Да, господин генерал. Во имя вас и фюрера я не спал всю ночь и думал. Я вспомнил все существовавшие и существующие на земле армии, начиная от боевых колесниц Александра Македонского и до наших дней, и пришел, как мне кажется, к оригинальному способу решения сапожной. проблемы.
В грустных глазах генерала фон Шпица вспыхнул лучик надежды. От нетерпения он весь подался вперед:
— И что же? Что же вы придумали?
— Ликвидировать босоножие, угрожающее армии, можно только одним способом устроить сапожную карусель.
Фон Шпиц откинулся к кожаной спинке кресла:
— Не понимаю.
— Я сейчас поясню, господин генерал, только вначале назовите мне, каково соотношение поступающего пополнения к общему числу погибающих во славу фюрера?
— Точную цифру назвать не могу, — сказал генерал. — Эти сведения под запретом. Но в общем соотношение где-то один к одному.
Гуляйбабка встал:
— Это прекрасно! Это нам как раз и надо.
— Что прекрасно? — насторожился генерал. — Вы рады, что мы несем такие потери?
Гуляйбабка стал по команде «смирно». В глазах его вспыхнула обида.
— Господин генерал. Вы жестоко обижаете меня. Как может преданный вам и фюреру человек думать такое? Я обрадовался лишь потому, что соотношение общего числа пополнения с числом убитых совпадает с моими расчетами… расчетами бесперебойного снабжения армии сапогами.
— Объясните же.
Гуляйбабка сел в кресло и с жаром заговорил:
— Ваша сапожная проблема, господин генерал, решается очень просто. К вам на фронт прибывает пополнение. Допустим, сто рот. Эти сто рот убивают, их ваши похоронные команды разувают, обосоноживших солдат в эти сапоги обувают, этих обутых тоже убивают, с них тоже сапоги снимают и так далее и так далее.
— Значит, вы предлагаете снимать сапоги с убитых?
— И не только сапоги, господин генерал. Можно снимать также мундиры, брюки, белье… разумеется, неподпорченные.
Генерал задумался, пожевал седые, обвислые усы, встал:
— Что ж… Это, пожалуй, разумно. Очень разумно.
— И не только разумно, господин генерал, но и выгодно.
Генерал остановился за спиной у Гуляйбабки. Подметки лакированных сапог под его тяжестью сухо скрипнули.
— Выгодно?
— Чистейший доход, господин генерал. Миллионы. Многие миллионы марок сами просятся в карман.
Генерал не отошел. Сапоги его не скрипели. Пальцы застучали по коже.
— Любопытно. Весьма любопытно, наш друг. Вы, как вижу, ко всему прочему, и коммерсант, экономист.
— Так, пустяки, господин генерал. Коллекционирую ослов и немного свиней.
Генерал сел в кресло, но не за стол, а в то, которое стояло перед креслом Гуляйбабки. Он заметно повеселел.
— Ну а как вы мыслите извлекать эти миллионы? "Эх, генерал! — подумал Гуляйбабка. — Если б ты знал, о каких миллионах, о какой прибыли я пекусь, волком бы ты взвыл, тошно б тебе стало от моей помощи. Своя прибыль у меня в голове, наиглавнейшая прибыль!" И, подумав так, Гуляйбабка принялся объяснять интенданту армии, как можно извлекать из сапог убитых легкие миллионы.
Фон Шпиц вначале было возмутился, стал кричать, что подобного жульничества он, честный старый интендант, не позволит, но Гуляйбабка стоял навытяжку перед генералом спокойно и невозмутимо. Он видел, чувствовал сердцем, что старый мошенник чертовски рад поживиться на сапожной проблеме, а его крик, возмущение — это просто ширма, желание показать себя интендантом, который не украдет у солдата и одной сигареты.
Так оно и вышло. Пошумев, поразмахивав руками, фон Шпиц опять уселся за стол и уже спокойно заговорил:
— В вашей идее раздевания солдат полезное зерно, бесспорно, есть, но встает вопрос: как все это объяснить войскам?
— Не беспокойтесь, господин генерал. Я об этом уже подумал. Позвольте вам прочесть проект вашего приказа.
— Читайте! — сказал генерал. — Прошу! Гуляйбабка достал из портфеля листок и начал торжественно, по-военному:
— "В великих сражениях на полях России храбрые солдаты рейха прославляют не только фюрера, Великую Германию, но и все то, что находится с ними, носится ими. Будущие продолжатели завоеваний жизненного пространства не простят нам, если мы будем закапывать в могиле такие боевые реликвии, как сапоги, мундиры и даже белье…"